Темный разум - Страница 26

И еще мне было известно, что я никогда не стоял здесь прежде, — и все же в глубине души я чувствовал, что так уже было. Ощущение «знакомости» стало частью практически каждого нового события моей жизни, и я почти свыкся с ним. В сущности, лишись его, я, пожалуй, почувствовал бы себя ограбленным. Но то, что последовало дальше, я просто не мог принять — слишком реальным, слишком шокирующим это было.

Я стоял, сжимая новой клешней респиратор, гадая, принесет ли следующий порыв ветра острый запах сероводорода. На океанском дне опять проснулись вулканы, и запах часто реял над берегом. Я чувствовал себя сильным и защищенным от всего мира под растущим панцирем, а еще — тесное родство и почти религиозную любовь к прадорам в их глубинных кораблях под толщей вод. Необходимость в респираторе раздражала, хотя даже лучшие из прадоров подвержены действию газа, как и слабые люди. Я пошел, медленно — человеческие части устали и болели. Они мешали — как гангренозная конечность, как старая кожа, как что–то, что нужно удалить, сбросить, чтобы обнажить внутреннюю чистоту…

— Идешь? — спросил Врит, пригнувшись — точно собираясь бежать или нападать.

Какого черта, что это было? Я вспомнил, что ощутил, впервые коснувшись Изабель. Это было омерзительно, но это было моим — частью моего прошлого. А как принять то, что померещилось мне только что? Я никогда не бывал здесь и уж точно никогда не был «моллюском». Чьи–то чужие воспоминания отчетливо отпечатались в моем сознании.

— Да, иду. — Я выпрямился. — Веди.

Врит двинулся направо, ступая по черному камню, такому же, каким мостили посадочные площадки и пол Зала Встреч. Только тут он был неровным, выщербленным, усеянным цепкими рачками. Удостоверившись, что моему грависаку все равно, над какой поверхностью парить, я последовал за проводником к уходящему в море пирсу, у которого была пришвартована пузатая грузовая баржа. Позади нее виднелась небольшая погрузочная гусеничная платформа с краном, и я слегка расслабился. Врит не стал бы заморачиваться, притаскивая сюда столь громоздкое устройство, если бы замышлял предательство… наверное. У пристани я обернулся, чтобы бросить взгляд на виднеющийся за зданием космопорта верхний корпус «Залива мурены» с орудийными башнями. Изабель, конечно, наблюдала за мной, хотя интересно, что она видит сейчас, когда на лице ее открылся второй провал глаза капюшонника, а само лицо вытянулось, уподобившись статуе с острова Пасхи.

— Идем, идем.

Врит уже вскарабкался на палубу и махал мне с баржи тяжелой клешней.

Я шагнул на короткий трап, а Врит тем временем распахнул широкую дверь, ведущую в недра баржи. Внутри тут же загорелся свет, и я нырнул следом за «моллюском», спустившись по еще одному трапу к обшарпанным жилым помещениям. Поджидая свой грависак, я разглядывал разбросанный на единственной палубе мусор: упаковки из–под болеутоляющего, разбитые шприцы, автоаптечка…

— Знаешь, — сказал я, глядя, как мой чемодан с явным чистоплюйским отвращением вплывает в отсек, — тебе необходимо качественное лечение, иначе состояние будет неуклонно ухудшаться и ты умрешь — или же ты в какой–то момент впадешь в анафилактический шок и умрешь от него.

Врит резко повернулся:

— Тебе–то что?

Я пожал плечами:

— Неприятно видеть страдания. Твоя первая, человеческая половина плохо реагирует на вторую. Это же очевидно. — Помолчав, я добавил: — Я мог бы помочь тебе.

Врит стащил респиратор и развел стрекозиные мандибулы, демонстрируя ухмыляющийся рот:

— Она плохо реагирует, поскольку слаба, а в человеческой помощи я не нуждаюсь. — Отвернувшись, он шагнул за полиэтиленовую занавеску, пробурчав: — Скорее, это мое истинное «я» отвергает человека.

Я смотрел ему вслед, понимая, что именно те, чужие воспоминания побудили меня предложить помощь. Но, хотя я и был уверен, что принадлежали они не Вриту, я мог предвидеть, что предложение мое отвергнут. Закрыв на секунду глаза, я задумался, что мне делать с той памятью, и понял, что сам ничего не могу — это работа для государственного аналитического ИИ. Остается просто жить и продолжать двигаться к цели. Да, подобные случаи огорчительны, но в данной ситуации я, к примеру, получил потенциально полезную информацию.

Я снял дыхательную маску и, озираясь, шел за «моллюском». За занавеской громоздилось всевозможное оборудование для тестирования и ремонта компьютеров — жуткая смесь человеческих и прадорских технологий, опутанные оптическими и коммуникационными кабелями приборы, питающиеся энергией от башни многослойного конденсатора. В углу, на аэропластовой подстилке, стоял прадорский криококон: медный шар метрового диаметра, от которого тянулась паутина проводов. На его верхней поверхности светились зеленым квадратные окошки. Я поежился — не оттого, что эта штука охлаждала воздух, нет — она заключала в себе страдания. Прадорский мозг, хранящийся в этой сфере, не покинул бы свое исконное тело добровольно. Едва Врит посторонился, освобождая мне место, я подошел и вгляделся в одно из окошек.

Клубок органики, ганглий вторинца–прадора, застыл в ледяном кубе. Мозг полускрывала сложная кристаллическая решетка, которая словно бы вырастала из ганглия и тут же врастала в лед. От нее отходили многочисленные разъемы, контакты, оптоволокна, которые в свою очередь соединяли ледяной куб со множеством модулей — «черных ящиков». Объект покоился меж двух скошенных на концах столбов, и я не мог не отметить их сходства с подставками для кристаллов ИИ в звездолетах Государства. Я осторожно, будто прося за что–то прощения, опустил руку на шар. Да, я не в ответе за те события, из–за которых мозг прадора оказался в заточении, но, покупая его, я могу способствовать их повторению.